Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков

рассматривали Сергея чуть ли не под микроскопом, но поскольку парень никаких поводов не давал, комсомольские активисты были вынуждены заниматься психоанализом: «Человек замкнутый, скрытный, сдержанный, — писали они в очередной „объективке“. — По типу нельзя сказать, что коллективный… Учится в конечном счете не с полным сознанием отдачи своих сил на строительство, а с большой примесью сознания личного благополучия, работает академически… Как специалист, „человек дела“ будет хорошим. К политике, к очередным боевым задачам, видимо, будет лоялен, но, конечно, без энтузиазма, без искреннего расположения… Считать классово устойчивым и политически убежденным, безусловно, нельзя»[1029]. Из такого рода умозаключений выходила рекомендация: «Лучше исключить, чем выпустить вредителя или похожего на него»[1030].

Лев Баскин. Портрет художника Д. Моора. 1954. Бумага, карандаш. Музей-заповедник «Шушенское»

Лев Баскин. Портрет К. Е. Ворошилова. 1940. Бумага, карандаш. Музей-заповедник «Шушенское»

Иной, благоприятный, исход травли Киберева определило поведение вхутеиновцев, его товарищей по Мстёрской коммуне. Некоторых из них — Андрея Кислякова, Михаила Курбатова, Георгия Бучнева, Петра Пошвенчука, Николая Вишнякова — пытались привлечь в свидетели обвинения, но ни один из них не поддался инерции толкнуть падающего. Более того, из сохранившихся опросов Кислякова[1031] и Курбатова[1032] видно, как они берут Кибирева под защиту…

Андрей Кисляков. 1928 (?). Научный архив Российской академии художеств

Судьба не только точила ножи, но и мироволила к мстёрским вхутеиновцам в личном и творческом измерении. Так, Мария Модорова познакомилась в институте с будущим мужем — Львом Соловьёвым, учеником Давида Штеренберга и Александра Древина, известным впоследствии живописцем. Во взыскательной обстановке, несмотря ни на что, укреплялись в своем выборе, профессионально мужали Прокопий Добрынин, Николай Вишняков, Сергей Кибирев, Петр Кениг, Михаил Курбатов, Григорий Филипповский, Николай Штамм.

Студент художественно-графического факультета Михаил Курбатов, природный мстерянин и коммунар первого, модоровского, призыва, среди всех своих товарищей кажется примером самого непротиворечивого воплощения мечты его мстёрских учителей об идеальном художнике-производственнике. И в этом смысле его вполне можно рассматривать как фигуру символическую. Доказательство тому — многолетняя успешная карьера Михаила Петровича как художника-полиграфиста. В ней не было взлетов и падений, зато всегда высокое умение и широта знаний сопутствовали спокойному сознанию своего долга как мастера-профессионала[1033]. Над этим соединением качеств много работала Мстёра; окончательно оформил их Вхутеин. В течение трех лет Курбатов учился литографии, гравюре по дереву, офорту и фоторепродуцированию. Рисунок и живопись ему преподавал Лев Бруни, цвет — Густав Клуцис, а теорию композиции — Владимир Фаворский. В последний год, когда началась реорганизация института, курс разделили на художников-графиков и художников издательского дела и полиграфии (из этого факультета в начале 1931 года вырос Полиграфический институт). Курбатов оказался в передовых рядах полиграфистов-выпускников Вхутеина.

Михаил Курбатов. Портрет мальчика. 1926. Бумага, тушь. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов. Портрет девушки. 1926. Бумага, карандаш, акварель. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов. Баньки. Мстёра. 1920-е. Бумага, тушь. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов. Сидящая женщина. 1928. Бумага, карандаш. Учебная работа во Вхутеине. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов. Натюрморт. 1928. Гравюра. 1928. Учебная работа во Вхутеине. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов. Производственный процесс. Конец 1920-х. Бумага, акварель. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Обучение Сергея Кибирева и Николая Вишнякова[1034] на архитектурном факультете совпало с доминированием там педагогов-новаторов, таких как Николай Ладовский, Александр Веснин. Рационалист Ладовский считал пространство основным материалом архитектуры, строя методику преподавания вокруг умения организовать пространство и объем. Веснин проповедовал конструктивизм. При этом конкурирующие «фирмы» обеспечили взаимопроникновение обеих систем в учебную программу. Результатом стал особый вхутеиновский извод конструктивизма, в котором сухость и логическая рассудочность уступила место художественности, эстетической рафинированности и даже эмоциональности. Киберев воспринял в равной степени и школу Ладовского, и школу Веснина. Последнюю — в транскрипции лучшего ученика Веснина, Ивана Леонидова. Конструктивистская закваска в профессиональной подготовке Вишнякова обнаруживала себя даже в те годы, когда о конструктивизме больше не вспоминали. В частности, это проявилось в одной из лучших его работ послевоенного времени, проекте восстановления Дворца железнодорожников в Курске. Там архитектор здания, задуманного в стиле советского монументального классицизма, совершенно неожиданно проговаривается о своей конструктивистской школе оформлением одного из фасадов.

Михаил Курбатов (стоит спиной) в фотомеханической лаборатории Вхутеина. 1930 (?). Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Михаил Курбатов (в центре) среди студентов-выпускников и преподавателей Полиграфического факультета Вхутеина. 1930. Архив Татьяны Некрасовой, Москва

Для мстерян, поступивших в институт в составе первого выпуска художественно-промышленного техникума, дипломным стал 1930 год — заключительный год существования Вхутеина. По всем линиям общественной жизни закрывались идеалистические проекты, вызванные революцией. Наступало время окончательной ревизии авангарда под флагом борьбы с формализмом и влиянием западных школ. На смену многообразию шло «стремление создать язык всеобщий, всем понятный, который оформлял бы, пусть в форме упрощенной, те требования, которые тогда предъявлялись к искусству»[1035].

Сергей Кибирев. Турбаза в горах. Аксонометрия. Мастерская Н. Ладовского, 3-й курс. 1928

Сергей Кибирев. Дачный поселок-коммуна. Макет. Мастерская Н. Ладовского, 3-й курс. 1928–1929

Ячейка времени русского авангарда схлопнулась, не позволив мстёрским коммунарам выявить себя как наследников его нисходящей линии. Но то, что такой потенциал был, показывает творческий путь учениц Михаила Модестова и Сергея Светлова — Ольги Богословской[1036] и Веры Гурковской[1037]. История их успеха тесно связана с мстёрскими «университетами». В Мстёре они освоили изобразительную технику, законы цветовых сочетаний, овладели способностью сочинить эффектную композицию, там у них появилось эстетическое чутье. Эти качества со временем обеспечили им место в великолепной отечественной когорте рисовальщиков текстильных орнаментов.

Сергей Кибирев (стоит со скрещенными руками) в группе студентов 2-го курса Архитектурного факультета Вхутеина с преподавателями Владимиром Кринским и Михаилом Коржевым (справа от Кибирева). 1927

Николай Вишняков (первый слева, стоит) на заседании бюро кассы взаимопомощи Архитектурного факультета Вхутеина. 3 декабря 1928